Он понял, что с ним происходит, и ему казалось, что главный лесничий с насмешливой улыбкой смотрит из своей рамы на „сына слесаря“, в котором кровь ремесленника инстинктивно тянула его „к равной ему“!
Да, кровь бушевала в нем из-за девушки, находившейся в услужении, из-за девушки в рабочем платье, с загрубевшими от работы руками. Но и на лбу той, которая очаровательно улыбается, стоя рядом с гордецом в своем подвенечном наряде, не написано о благородном ее происхождении!
И разве девушка с темными кудрями хуже этой очаровательной блондинки? Разве она не так же прекрасна? Разве у нее не такой же чарующий взор, так странно поразивший его сердце тут, на портрете, и там, под платком, который он так дерзко сдернул с ее головы?…
Да, на улице жара и зной, но там есть простор широких лугов, и дорога, ведущая к темному лесу! А здесь, в комнате, низкий потолок и четыре стены…
Перо было отброшено в сторону, и бухгалтер мог долго ожидать необходимых ему указаний! Глава большой фирмы „Маркус“, до сих пор добросовестно относившийся к делу, стремился подальше, забыв и думать о деловых интересах.
Не долго думая, Маркус схватил шляпу и отправился по дороге, ведущей к сосновой роще. Его решение не приближаться к мызе разлетелось, как легкое облачко пыли, поднимавшейся с земли!
Обойдя левую сторону двора, владелец усадьбы остановился против запертых ворот и заглянул в ту щелку, в какую два дня тому назад смотрел нищий.
Куры попрятались от жары в холодок, цепная собака, изнемогая от зноя, лежала, высунув язык. Но старики, казалось, были рады ярким лучам солнца: окна их комнаты были открыты настежь.
У одного из них сидел судья за чтением книги, в другое было видно больную, лежавшую неподвижно на своей постели.
На окно мансарды Маркус бросил лишь мимолетный взгляд: ему было все равно, находится там гувернантка или нет. Он был одержим одной только мыслью, ради которой обошел двор с правой стороны и заглянул в кухонное окно.
Но и там было пусто, как и в саду, который он быстро обошел, пусто и вокруг всей мызы…
Маркус гневно кусал губы!
Неужели ему надо идти в графский лес, чтобы убедиться, что он – глупец, которому стоит лишь покорно удалиться?!
Ах, как негодовала бы мачеха, дочь тайного советника, как злобно хихикали бы молодые дамы и девицы, к которым он всегда относился с высокомерием непобедимого! Да и его приятели не мало потешались бы, торжествуя, что и он одержим любовной горячкой, которую он высмеивал…
Все эти мысли вихрем пробегали в голове молодого помещика в то время, когда он, все ускоряя шаги, спешил добраться до букового дерева, из-за которого он мог наблюдать за домом лесничего.
Маркус должен был признать, что этот красненький домик должен казаться раем в сравнении с пустынным двором полуразрушенной мызы! А кругом темнели буки, дальше горы, покрытые лесом, и какой чудесный воздух!
Дверь домика была заперта, и Маркус хотел уже покинуть свой наблюдательный пост, как вдруг раздался громкий смех, заставивший его остановиться.
Все окна угольной комнаты, которая была лесничим предназначена для больной с мызы, были закрыты занавесками. И смех, неприятно поразивший его слух в лесной тишине, несся именно из комнаты с завешанными окнами. Вслед за этим послышался оживленный шум голосов и занавески зашевелились, как от возни, происходившей в комнате.
Очевидно, у лесничего были гости, компания добрых приятелей, удобно расположившаяся в прохладном и уютном уголке. И Маркус уже представил себе, что в комнате пахнет пивом и полно табачного дыма, как вдруг дверь дома отворилась, и из нее вышла служанка судьи!
Держа в руках глиняный кувшин, она направилась вперед, и Маркус двинулся следом за нею. Услышав его шаги, девушка оглянулась и сильно покраснела, встретив взор молодого помещика.
– Не угодно ли вам освежиться холодной водой? – спросила она, подставляя кувшин под прозрачную струю воды, бьющую из скалы. – Я сейчас принесу вам стакан.
– Благодарю вас, я не хочу пить! – возразил он. – Мне хотелось бы знать, вы эту прохладную воду понесете веселому обществу в угловой комнате?
Она заметно смутилась, что он отметил со злобной радостью.
– Разве снаружи слышен шум? – растерянно спросила она.
– Ну, голоса у этой веселой компании довольно громкие, – насмешливо произнес Маркус, – я даже ожидал, что они затянут круговую песню!
– Вы ошибаетесь! – пробормотала она побелевшими губами и бросила на него взор, подернутый влажным блеском.
– Ошибаюсь? – иронически повторил он. – Может быть, в угловой комнате собралась компания святошей? Возможно! Но мне нет, в сущности, дела до них. Я хотел бы только знать: известно ли вашим господам о ваших сношениях с домом лесничего?
Она в ужасе взмахнула руками.
– О, нет, нет! Старики ничего не подозревают и не должны знать…
– И потому вам угодно запереть мне рот замком? – насмешливо спросил он, прерывая ее.
– Я очень прошу вас, если вы до отъезда еще раз посетите мызу, ничего не говорить там об этом! Пожалуйста!
– Хорошо, я согласен молчать, хотя до сих пор не был еще хранителем нечистых тайн.
– Нечистых?! – воскликнула она, отшатываясь от него в сторону.
И в одном этом слове, в одном движении отразился целый ряд таких сложных ощущений, что он невольно задал себе вопрос: гениальная комедиантка эта девушка или чистое существо с высоко просвещенной душой!…
Маркус должен был с горечью остановиться на первом: какое могло быть сомнение?…